Зонтик для террориста - Страница 20

Раньше с ним такого не бывало. Потер руки, будто замерз. Поднял глаза, словно оглядывался вокруг. Смотрел на мерцающие огни Сибуи. Его профиль выделялся на фоне ночного неба.

— Надо же, — пробормотал он. — Красивые огни города. С декабря прошлого года сижу тут, а заметил в первый раз.

На следующий день, двадцатого января, по радио передали официальное решение о прекращении вступительных экзаменов. Решение было окончательным и обжалованию не подлежало. После объявления созвали общее собрание, на котором приняли стратегию полного отступления.

Днем двадцать первого числа мы покинули восьмой корпус. Бросили оружие, Эндо и других девчонок поставили в центр и рядами вышли на университетскую территорию. На нас тут же набросился союз М. Их оказалось неожиданно мало. Меньше двухсот человек. Наемный отряд предпочел не высовываться средь бела дня, когда могли пострадать простые студенты. Нас стали прицельно избивать и пинать. До сих пор парням из М. крепко доставалось. Вот они и озверели. Я шел в последнем ряду. Только дубинки свои они уже сожгли. Боялись, что их привлекут за применение оружия, если власть введет войска. Теперь жалеют, поди, что ничего не осталось, кроме голых рук. Тут я заметил, как Кувано встал ко мне за спину. «Наверное, основные удары придутся на тебя. Половина из них — моя», — сказал он перед отступлением. Свое обещание он выполнил. Наши глаза встретились. Его избивали, а он с довольным видом подмигнул мне.

Несколько дней спустя мы перешли к сопротивлению. Снова начали забастовку на университетской территории в Комабе, продолжая столкновения с союзом М. Мы несколько раз повторяли забастовки и стачки, и численность наша уменьшалась. Так проходили дни. Вскоре университетское руководство объявило о проведении семестровых экзаменов в форме докладов. Бессрочная забастовка постепенно сходила на нет. Мы становились все пассивнее.

В марте мы отправились в Киото. Собрали отряд человек пятьсот, чтобы поддержать движение, выступавшее за отмену вступительных экзаменов в Киотоском университете. Эндо с нами не поехала. Мы спали вповалку в университетской общаге Кумано и в здании Университета Досися, бросили пятьдесят тысяч бутылок с зажигательной смесью, участвовали в столкновениях с отрядами особого назначения, а потом отступили. Экзамены в Киотоский университет сорвать не удалось.

Нужно было возвращаться в Токио, но мы с Кувано остались в Киото. Вечером прошлись вдвоем по району Синкёгоку, поели лепешек окономияки. Кувано вырос на Хоккайдо и к окономияки не привык. Так что жарил я. Он же смотрел на мои руки и восхищался. Я жил у дяди в Осаке вплоть до старшей школы, поэтому лепешек этих нажарил несколько тысяч, не меньше. Мы болтали с Кувано о вкусах Канто и Кансая, грея руки над тэппаном.

И тут Кувано бросил неожиданно, вне всякой связи с предыдущим разговором:

— Слышь, Кикути. Я выхожу.

Он произнес это так небрежно, что мне потребовалось время, чтобы понять смысл его слов. Нельзя сказать, что я абсолютно не предполагал такого развития событий.

— Да? — Вот и вся моя реакция.

— Ветер сменился, — тихо ответил он. — В любых делах наступает момент, когда меняется ветер. Похоже, у нас этот момент наступил.

— Ты уверен? — Я перевернул лепешку лопаткой.

— Ради чего мы боролись? Ты как думаешь?

— Мы боролись с университетской администрацией, с государственной властью, а также с союзом М. и партией. В учебниках напишут так.

— Неужели действительно? Знаешь, я запутался.

— В каком смысле?

Я полил соусом готовую лепешку. Посыпал сушеными водорослями и сказал:

— Ешь.

Кувано кивнул.

— Смотри, часть наших дошла до полного отрицания своих идей. Меня это не прельщает. Наверное, мы боролись с какой-то глыбой, не укладывавшейся в рамки власти и сталинизма. Короче, не с так называемым режимом. И, уж конечно, не с идеологией. А с мировым злом. Злом как составным элементом мира, необходимым для его существования. Как воздух. И что бы мы ни делали, эта расплывчатая глыба оставалась целой и невредимой. Скорее всего, с ней ничего не случится и впредь. Заниматься самоотрицанием в этом случае абсолютно бесполезно. Не имеет никакого смысла. В конечном счете мы вели игру, ты согласен? И игра эта заключалась не в том, победим мы или будем раздавлены. С самого начала мы знали, что проиграем. И все равно решили попробовать и начали игру. Но пока нас окружает неотделимое от мира зло, которое остается непобедимым и неразрушимым, у нас нет способа бороться с ним. Вот о чем я думал. Стоит только пуститься в подобные размышления, и приходишь к выводу, что сам ты ничего сделать не можешь. Попросту говоря, я сломался. Вот такие дела.

— Прямо фатализм какой-то, — сказал я. — И к тому же слишком абстрактный.

— Так и есть, — ответил Кувано.

— Одним словом, наступило истощение.

— Видимо, да. Точнее, упадок.

— То есть игра закончена.

— Да, игра закончена. Ты, может, думаешь иначе.

— Я тебя не брошу.

Мы заказали жареной лапши. Ели молча. С тех пор мы никогда больше не говорили о борьбе. Нас окружали тишина и запах подгоревшего соуса.

Игра закончена.

Мы с Кувано остались на второй год. Перестали ходить на занятия и не думали о том, вернемся когда-нибудь в университет или нет. Мы начали работать. До нас доходили слухи, что студенческая борьба утихла, а борьба партийных группировок за власть усилилась. Кувано и я перестали встречаться со своими прежними друзьями. Не виделись мы и с однокурсниками. Даже с Эндо.