Девятый час. Я дал два обещания позвонить. Асаи еще рановато. Токо я звонил с Восточного выхода, но она не подходила. Я принимал участие в похоронах один-единственный раз, когда умер мой дядя. Но насколько я помню, улизнуть с церемонии — дело непростое.
Тацу слушал радио в картонном доме. Тело его покачивалось в такт музыке. Если не ошибаюсь, в это время он обычно сидит в своей берлоге. Основные передвижения начинаются поздно ночью, когда все выходят на поиски пропитания.
Я подошел поближе, он поднял руку и улыбнулся мне.
— Как дела?
— Хуже некуда, — ответил я. — А дедушка Гэн так и не вернулся?
— Нет, не вернулся.
Тацу помахал бутылкой виски, которую я дал ему вчера.
— Ну что, по одной?
Я кивнул и зашел к нему. Положил рядом с собой пластиковый пакет с покупками из магазина в подземке. Пританцовывая в такт музыке, Тацу ловко налил виски. Я отпил глоток и спросил:
— Что это за музыка?
— Рэп. «Degable Planets».
Я прислушался. Трио, два парня и девушка, что-то пело скороговоркой. Скорее даже не пели, а наговаривали. Непонятный для меня мир. И слов совсем не разобрать. Но у меня не возникало впечатления, будто я слушаю жужжание пчел, которое обычно вызывала у меня музыка, называемая рэпом. Скорее она напоминала декламацию стихов.
— Не смейся надо мной, если я не прав. — Непроизвольно мне захотелось поделиться впечатлениями. — Я вовсе не разбираю английских текстов. Но сдается мне, эта песня с интеллектуальным оттенком.
Тацу все-таки усмехнулся. Но сказал он совсем не то, что я предполагал:
— Сима-сан, у тебя хороший слух. Наверное, музыкой занимался?
Я грустно улыбнулся и ответил:
— Никто мне такого не говорил, кроме тебя. У меня комплекс по поводу собственного слуха.
— Нет, у тебя хороший слух. Все ребята из «Degable Planets» — интеллектуалы. На их творчество оказали влияние Сартр, Кафка.
— Вот как? И такой рэп бывает? Как называется эта песня?
— «Счастье — здесь».
— Шутишь?
— Правда. В моем переводе. По-английски: «It’s good to be here». Поэтому «Счастье — здесь».
Мне понравилось:
— Здорово. Хороший перевод.
— А то! — похвастался он.
И тут я заметил, что из кармана Тацу торчит мятая зеленая бумажка, похожая на денежную купюру. Я показал на нее пальцем и спросил:
— Что это у тебя?
— А-а, это. Долларовая бумажка, — ответил он, запихивая ее в карман. — На память оставил.
— Так ты же бывал заграницей, да, Тацу? Куда ты ездил?
— В основном по Америке колесил. Дольше всего задержался в Нью-Йорке. Я не хотел больше возвращаться в эту дурацкую страну.
— Вот как? А что ты там делал?
— Да так. По-разному.
Сам Тацу никогда ни про кого не расспрашивал. Даже не узнал у меня, почему я тут оказался. Не спросил, почему остался без работы. И я у него больше ничего не выпытывал. Наверняка видел он всякое. Иначе, вернувшись на родину, не стал бы бомжем в столь молодом возрасте.
— Значит, в Нью-Йорке, — пробормотал я.
Я ни разу не выезжал за границу. Жил в мире, далеком от паспортов и виз.
Виски в бутылке Тацу почти не осталось. Я достал из пластикового пакета новую бутылку и две пенопластовые коробки с рисом. В пакете оставалось еще две бутылки.
— Это что?
— Подарок. У меня осталось немного денег. Это рис с мясом, купил в столовой навынос. Тебе порцию и старику-профессору. Он неважно выглядит.
— Хорошо. Я передам профессору попозже. — Тацу нахмурился и затеребил бороду. — Только знаешь, Сима-сан. Я сегодня с радостью приму твой подарок, но, по-моему, тебе не стоит продолжать в том же духе.
— Почему?
— Здесь так же, как и во всем мире, в определенной мере работает закон: сильный пожирает слабого. И здешние обитатели хорошо это понимают. Ты любишь, чтобы тебя жалели?
— Но, Тацу, сегодня утром ты дал ему коробку с обедом.
— Потому что он сам меня об этом попросил. К тому же я ему ту херню специально не покупал. Слишком жирно. Выпивка — другое дело. Потому что не продукт первой необходимости.
— Вот как? Значит, я перестарался? — Действительно, я допустил оплошность. Я еще не привык к правилам их мира. Для них я по-прежнему аутсайдер. — Впредь буду внимательнее, — сказал я, и Тацу наконец-то улыбнулся.
— Ну, не стоит так грузиться. Ты же хотел как лучше. В любом случае, передам коробку профессору.
Добрые помыслы могут принести людям боль. Особенно в тех местах, где не принято делать добро. Мне было тяжело об этом думать, и я сменил тему:
— Скажи-ка, а сегодня копы не появлялись?
— Нет, сегодня не приходили. Наверное, поняли, что расспрашивать нас не имеет никакого смысла.
Согласиться я с ним не мог, достал из кармана пальто желтый листок бумаги и развернул перед ним.
— Тацу, ничего не знаешь про это?
Он взял листок в руки, посмотрел на него и вскинул голову.
— Что это? Похоже, на листовку какой-то секты. Ты интересуешься этой фигней?
— А ты что об этом думаешь? Хочу узнать твое мнение.
Тацу пристально уставился на листовку и пробормотал:
— Ну и дела. Значит, «Поговорим о Боге». О Боге я бы и сам не прочь поговорить. Интересно, с каким богом я мог бы пообщаться? Только эта копия доверия не внушает.
— Вот как? Копия?
— К тому же ни адреса, ни телефона нет. Если это листовка для привлечения новых членов, то ничего у них не получится. И текст жуткий.
— Я с тобой полностью согласен.
— Откуда она у тебя?
— Вообще-то она лежала в книжке дедушки Гэна.
— Да? Только с дедулей как-то не вяжется. Он, по-моему, никогда религией не интересовался.